Валерий Силантьев, муж умершей от онкологии женщины, дал эксклюзивное интервью Сиб.фм: он объяснил, почему не верит в экстрасенсов и уважает врачей.
30 ноября на Южном кладбище Новосибирска простились с умершей от рака Машей Силантьевой. Женщина больше года боролась с опухолью в голове, проходя лечение в российских и зарубежных клиниках. Но болезнь оказалась сильнее. Сильнее инновационных методик, больших денег, которые собирали всей страной, и слов поддержки тысяч людей, следивших за судьбой молодой мамы двоих детей. Смерть Маши из новосибирского Академгородка многие восприняли как личную трагедию, сотни людей пришли проводить её в последний путь. Друзья и близкие старались не плакать – Мария не одобрила бы, она всегда была бойцом, человеком с сильнейшей силой воли.
Но по-настоящему стойким оловянным солдатиком выглядит в этой истории супруг Маши – Валерий Силантьев, оставшийся сейчас один на один с горем, бытовыми проблемами и пониманием того, что жизнь – продолжается, и его долг – вырастить детей и не сломаться самому.
В интервью Сиб.фм мужчина рассказал, как сообщил дочери о смерти мамы и почему ни в чём не винит врачей.
– Валерий, что сейчас, после ухода Марии, происходит в вашей жизни? Как справляетесь с домашними заботами, с детьми? Помогают ли социальные службы?
– Сейчас я живу с дочкой. Второй ребёнок, сын, по-прежнему у бабушки. Ходим к ним в гости, играем, привыкаем друг к другу. С дочерью мы общались на протяжении всего нашего непростого пути в Корее, затем в Китае. Читал ей книжки по «Ватсапу». С сынишкой был знаком в основном по фото и видео. Он сильно изменился. Когда мы уезжали, он только учился садиться. Сейчас уже бегает вовсю! Практически догнал свой возраст! Будем постепенно увеличивать приятную и хлопотную нагрузку на меня.
С делами по дому вроде справляюсь. Хотя, конечно, не знал, насколько это сложно и ответственно – быть мамой.
Сам вряд ли смогу дотянуть до того уровня мастерства ведения дел и воспитания, который был у Маши. Но буду делать что смогу.
Что касается помощи социальных служб, то сейчас я как раз занимаюсь оформлением пособия. Отсутствие мамы государство оценивает в 8000 рублей в месяц на ребёнка. Ну, хотя бы так, это тоже подспорье.
— Расскажите, как вы познакомились с Марией?
— Познакомились через знакомых. Учились на одном факультете. Маша была заочно в меня влюблена. Что интересно, в первый же день знакомства много говорили про детишек. И последние слова, которые я сказал ей при прощании, также были о детях, о наших детях.
Она очень любила всё детское в целом и была супермамой.
— К сожалению, историй о том, как болезнь разрушает семьи, – больше чем достаточно. Нередко муж уходит из семьи, когда выяснятся, что ребёнок или супруга тяжело больны.
— Я слышал о таких историях. И, конечно, я не судья этим людям. Но, по-моему, они допускают ошибку: если ты бросаешь близких в трудной ситуации, то, возможно, в будущем придётся нести другого рода груз, от которого не спрячешься и не убежишь.
Сам предпочитаю равняться на тех, кто не прячется от беды. Недавно узнал про Алексея Васильева, «папу Лешу» – мужчина борется за супругу и малыша уже около двух лет. Восхищаюсь его стойкостью и любовью к близким.
— Борьба с таким страшным диагнозом – это очень сложно. Многие ищут и находят силы в религии или магии, начинают «ходить к гадалкам». Как относитесь к этому?
— Мне предлагали много разных гадалок, диет, экстрасенсов и прочего.
Моим знакомым, оказавшимся в подобной ситуации, – точно так же. Это, конечно, вызывает лёгкое сожаление. Все-таки 21-й век на дворе. Но люди предлагают такие вещи совершенно искренне, желая помочь. Само по себе желание – очень светлое чувство.
Религия традиционно стоит особняком от гадалок и тому подобного. И здесь также было много предложений, и люди сами много чего делали в этом направлении. Но, на мой взгляд, пока мы живём, все вопросы решаются здесь, на Земле.
Лучшее и, по сути, единственное средство борьбы с болезнями уже найдено – это сложнейший организм современной медицинской науки.
Вот к этим людям, к врачам и нужно обращаться за помощью, когда приходит беда.
— Расскажите, как вы узнали о методе CART-терапии? На ваш взгляд, помогло бы это лечение Марии, обратись вы в эту клинику раньше?
— О методе CART нам писали из разных источников. Это и институт в Академгородке, и люди, прошедшие CART-терапию с таким же заболеванием, и врачи из Сеула, Москвы.
Что касается самого метода, то сразу оговорюсь – я не врач-онкогематолог и не молекулярный биолог. Я не обладаю всей полнотой знаний в этой области, да и не каждый онкогематолог, наверное, разбирается во всех нюансах. Поэтому мои слова в данном случае – это лишь моё впечатление.
Метод CART, насколько я понял, это закономерный и долгожданный ответ медицины некоторым видам онкологии. Закономерный, потому что технологическое и научное развитие медицины не стоит на месте. Долгожданный, потому что, насколько я понимаю, в онкологии не создавалось ничего принципиально нового уже лет 30 или даже более того.
Мне нравится логика этого метода. Вместо традиционной химиотерапии, стратегии «из пушки по воробьям», здесь берутся клетки пациента, модифицируются и нацеливаются на конкретные виды клеток опухоли, а затем возвращают их. Далее модифицированные клетки находят мишени и запускают апоптоз – процесс саморазрушения клетки, естественный процесс для любой клетки, кроме опухолевых, в которых он нарушен.
Сегодня этот метод проходит апробацию в США и Китае.
И тем не менее, CART – это не панацея. Во-первых, он может быть применим не ко всем видам онкологических болезней. Во-вторых, здесь имеются очевидные трудности логистического характера. Метод предполагает индивидуальную работу с каждым пациентом. Изготовление препаратов в промышленных масштабах, как, например, это делается с химиотерапией, здесь, насколько я понял, невозможно либо сильно затруднено. И тем не менее.
Смог бы помочь этот метод Марии, попади мы сразу же в нужные руки? Думаю, да.
Лично знаю людей, которым он помог в аналогичных ситуациях, в непростом состоянии, но не таком тяжёлом, как у Марии на момент госпитализации. Почему я вовремя не перерыл сеть, не нашёл людей, мне теперь с этим вопросом жить. Топить себя в вине я не собираюсь, но и игнорировать ошибки прошлого, наверное, не получится.
— Валерий, что вы можете посоветовать людям, которые узнали о страшном диагнозе? От каких ошибок можете предостеречь с учётом своего опыта?
— Нужно сосредоточиться на борьбе с болезнью и использовать время максимально эффективно. Это, пожалуй, главное.
Нужно также сохранять рабочий темп, не впадать в уныние и так далее. А для этого нужно помнить, что жизнь продолжается и сейчас, находить время на отдых и восстановление, как бы трудно ни было.
Ну и не советовал бы никому искать альтернативы медицине, так как врачи – это именно те люди, которые борются с тяжёлыми заболеваниями здесь, на Земле.
— Валерий, за этот год с лишним вы своими глазами увидели лечение и отношение к больным как в России, так и за рубежом. В чём увидели основное отличие?
— Сравнивать здесь не совсем корректно. По стоимости услуг в России очень многое предоставляется бесплатно, вернее, за счёт налогов, которые мы платим. В Корее мы были в частном госпитале. Цены неподъёмные для простых граждан из РФ. Но для самих корейцев, с учётом страховки, такие цены вполне приемлемы.
В Китае цены были выше, пробыли мы там недолго, и обстановка в целом была очень напряжённой. Поэтому сравнивать и прикидывать, по карману ли это китайцам, у меня не было ни сил, ни времени. Уровень оснащённости госпиталей был на высоте (особенно в Сеуле, где госпиталь SCH – это, по сути, лечебный микрогород, где есть всё). Но сравнивать его с больницей в Новосибирске некорректно, поскольку она государственная. В России также есть частные больницы с высоким уровнем технологий, корректно было бы сравнивать зарубежные госпитали с ними, но мы там не были.
Что касается отношения к пациентам, то могу сказать, что претензий, допустим, к новосибирским докторам у меня нет. Лечили как могли.
Наши врачи работают в тяжёлых условиях, с низкими зарплатами, с недостатком младшего медперсонала и делают своё дело как могут.
Они загнанные, вечно уставшие, им бы добавить младшего медперсонала и повысить зарплату в несколько раз. Тогда они могли бы делать свое дело ещё лучше.
— Как общаетесь с дочкой о маме?
— Совершенно открыто. Сказал ей, что мама умерла, в тот же день, как сам узнал. Было тяжело и самому, и ребёнка поддерживать. Очень непростое время.
Но самый пик девочка, кажется, пережила. Дети легче переносят такие вещи, поскольку рассуждают несколько по-иному. Хотя, повторюсь, говорить дочке о том, что мамы больше нет, и выдерживать её горе – бесконечно больное дело. Но это тоже часть жизни.
Ходили на похороны, на 9 дней возили маме цветочки и открыточку. Постоянно вспоминаем Марию и говорим: «Мама бы порадовалась этому, мама бы сделала так-то и так-то». Иногда малышка всё-таки всхлипывает: «К маме!». Жалею. Говорю, что очень-очень хотел её спасти все 5 месяцев, пока нас не было. Но время лечит. Я знаю, что она справится. Она сильная девочка.
— Вы не раз говорили в своих постах в соцсетях, что люди оказывают огромную помощь вашей семье. А можете привести пример какого-то необычного человеческого отклика?
— Да, моя одногрупница Ольга Семенова (Торонто, Канада), оказавшая мне огромную моральную поддержку и организовавшая сбор на площадке Gofundme, узнав, что у Алисы скоро день рождения (мы тогда были в Корее), прислала ей детскую кухню в подарок!
— Не секрет, что многих смерть близких ломает – люди начинают употреблять спиртное, закрываются дома. Как спасаетесь от этого?
— Не знаю, как именно это работает, но я просто знал и знаю, что не сломаюсь, что бы ни происходило. Принципиально не сломаюсь, вот и всё. На ситуации не написано, какой она должна быть. Мы сами пишем на проблемах – сломают они нас или наоборот, помогут окрепнуть. Кто-то хорошо сказал: «Пока вы не сдались, вы не проиграли». Это очень точно подходит к нашей ситуации.
Подпишитесь на нас в Telegram
