Литература – это кино у тебя в голове

В ноябре во время литературного фестиваля «Белое пятно» в Новосибирске в числе писателей-участников побывала литературный критик Галина Юзефович. Корреспондент Сиб.фм поговорил с ней о том, для чего нужна критика и чем литературный критик похож на сомелье.

Существует разделение между книжными блогерами, популярными критиками и академическими критиками. Как устроена система людей, пишущих про книги?

Мне кажется, главный вопрос не в том, как критик думает, а в том, к кому он обращается. И, конечно, критики типа меня, плавно перетекающие в книжных блогеров, обращаются к читателю. Я не готова думать о выстраивании сложных концепций современной русской или нерусской литературы — я думаю о том, что читатель может прочитать такого, чтобы ему было хорошо. Есть критика другого типа, условно-толстожурнальная, которая в первую очередь фиксируется на том, как литература устроена внутри себя, про что она на самом деле говорит, какие писатели лучше, какие хуже. Я не то чтобы считаю, что одно лучше, а другое хуже — я второе не очень умею и, наверное, не очень чувствую его персональную ценность для себя.

Я скорее из тех критиков, которые разговаривают с читателем. Я критик для читателей.

А где проходит черта, когда блогер может называть себя критиком? Для этого нужно получить диплом?

Я считаю, что писать о книгах имеет право только человек, который их много читает. Мне никогда не интересно мнение человека, который прочитал один роман в год, и вот про него что-то такое мямлит. Это означает, что его мнение недорого стоит — он выхватывает какие-то случайные образы, объекты. Я не чувствую за этим ни системы, ни вкуса, ни личности, для меня это — дешёвая неувлекательная вещь. Мне интересно мнение человека, который владеет контекстом и понимает, что этот роман не одинок в пространстве. Я тоже не училась, и, насколько я знаю, никто из моих наиболее успешных коллег не учился специально на критика.

Мне кажется, единственное жёсткое требование — читать много и видеть за деревьями лес, видеть некоторую систему за отдельными штучными объектами.

Вы по роду работы читаете постоянно и много. Как это отражается на вашей жизни читателя?

Это отражается довольно существенно, конечно же: читательскую невинность я уже себе никогда не верну. Я никогда не буду читать книги так, как я их читала на первом курсе — абсолютно открыто, испытывая по этому поводу множество ярких эмоций. Конечно, притупляется эмоциональное восприятие. То есть для того, чтобы теперь тебя что-то «пробило», это должно быть что-то ого-го. Но мне кажется, оно того стоит, потому что я получаю от этого огромное удовольствие. Просто если на первом курсе мне можно было снести голову каждым вторым романом, то теперь — каждым десятым. Количество эмоций сокращается просто потому, что размазывается по большему количеству объектов.

Есть стереотип, что жизнь критика — это очень радостная вещь, жизнь пробователя варенья. Где же подводные камни, в чём минусы этой работы?

Во-первых, ты теряешь чистоту, свежесть, незамутнённость восприятия. То есть книжки читаешь как-то по-другому. Так же, как сомелье пьют вино не так, как пьют его обычные люди — меняется модус потребления. Кроме того, это очень одинокая работа. Одна моя подруга говорит про меня: «Вся твоя жизнь проходит в трениках». Я вожу детей в школу, у меня есть один присутственный день в университете, который я провожу там с утра до ночи, а всё остальное время я сижу дома одна.

Я мало общаюсь, вся моя жизнь проходит в фейсбуке. В фейсбуке и в трениках.

У меня нет никакой светской жизни, я большую часть времени провожу одна с книжкой. В этом есть достоинства, но иногда лезешь на стену.

Иногда я хожу читать в соседнюю кофейню. Не потому что у меня нет дома кофе, а просто потому, что хочу, чтобы вокруг немножко были люди, потому что иначе я чуток зверею. Мне нужно, чтобы вокруг немножко шумели. Меня там уже все знают: когда я прихожу, официантки спрашивают, что я читаю. У меня там рабочее место, потому что иначе я схожу с ума от тишины.

В последнее время видно, что чтение понемногу перестаёт быть культурообразующей ценностью. Его место занимают другие виды искусства. По вашему, есть ли какой-то бастион, который литература не отдаст никогда?

Литература — в некотором смысле уникальная штука. Это же такое кино у тебя в голове. Это её свойство нельзя заменить. Кино можно заменить сериалом. Есть люди, которые говорят:

«Я не хожу в кино, я смотрю сериалы» — в этот момент на них стремительным домкратом обрушивается Антон Долин и говорит, что они ничего не понимают в жизни, надо в кино ходить.

Но тем не менее это отчасти взаимозаменяемые вещи. Литература уникальна — это искусство, предназначенное изначально для одинокого восприятия. Поэтому мне кажется, что глобально литература не исчезнет.

Антон Долин — журналист, кинокритик, кинообозреватель программы «Вечерний Ургант» на Первом канале

Другое дело — что она, конечно, уступает разным другим искусствам, но это нормально. В пятидесятые годы таким искусством были опера и театр, когда было бесконечное обсуждение публики, антипублики. Кто-то ходит на Таганку, а кто не ходит на Таганку, тот не наш человек — и всё это страшно важно. Сейчас театр и опера тоже есть, но они ушли немножко с места культурообразующей ценности. Да, литературы будет становиться меньше. Этот процесс маятниковый, её будет становиться то меньше, то больше. Будут эти колебания затухать или не будут, не знаю, но не думаю, что затухнут на нашей с вами памяти, на памяти наших детей и внуков. То, что чтения стало меньше в мире — ну да, я по этому поводу не склонна специально убиваться. Я вообще не склонна убиваться. Да, его меньше, но его же становится меньше в силу объективных причин. И когда мне говорят: вот мы в детстве столько читали, а сейчас люди не читают — ну конечно, мы столько в детстве читали.

У нас мультики показывали 15 минут в день: если успел — то молодец, а если не успел, если тебя в школе задержали, то ты сегодня без мультиков. Поэтому, конечно, это был такой паллиатив.

Это очень свежая позиция среди апокалиптичных возгласов «Мы все умрём!»

Я не разделяю трагических алармистских взглядов — мне кажется, что есть вещи, которые можно и нужно делать. Например, мне кажется, что культура говорения о книгах не то чтобы уходит, но она могла бы приходить быстрее. Почему я люблю Goodreads — потому что там есть жизнь. У нас вокруг книг маловато жизни, но это вопрос не к книгам, а к нам. Мы сами этой жизни создаём мало.

Я всегда говорю своим читателям: если вы прочитали книгу, и она вам понравилась, скажите об этом другу.

Если вы что-то прочитали по моему совету, затегайте меня и напишите. Не потому что это нужно лично мне, а потому что это такая вещь, которую нужно нести дальше. Если я была вам полезна и порекомендовала вам хорошее, сделайте доброе дело, пойдите порекомендуйте ещё. То есть это такое передавание огня из рук в руки — та вещь, которой мы почему-то не делаем. Всегда шпыняю своих студентов. Прочитали? Прочитали. Понравилось? Понравилось. Вот у вас есть блог, 300 подписчиков. Напишите, дайте шанс этим людям стать чуть счастливее. Вот в этом месте, мне кажется, есть некоторый разрыв, но это то, что зависит от нас.

Про хорошие книги нужно рассказать, а что делать с плохими?

Мне кажется, что сегодня и так, скажем деликатно, читают меньше, чем раньше. В моей книжке стоит смешной маленький герб: «Места-то мало». У нас не так много пространства для разговора про книги. Не так много времени, когда наш читатель или слушатель готов про книги слушать или читать. Зачем вы тратите это время на то, что не принесёт человеку счастья? Писать «плохо» имеет смысл, только если это новая книга про Фандорина, которую люди ждут с замиранием сердца. Я очень люблю книжки Акунина про Фандорина. И каждый раз в последние годы я испытываю печаль. И я знаю, что таких, как я, много. Я понимаю, что, скорее всего, не уберегу их от траты денег на книжку. Но может быть, я их уберегу от какого-то сильного эмоционального потрясения. Вот в этом случае, мне кажется, оно имеет какой-то смысл.

Отрицательные рецензии писать соблазнительно. Потому что это такой дешёвый способ немножко потренироваться в язвительном остроумии. Легко и приятно выглядеть умным за счёт кого-то. Остроумно раскатать гусеницами, в общем, бывает забавно. Но мне кажется, что важно ставить правильно задачу. Если задача в том, чтобы распространять количество счастья от чтения и как-то делать людям хорошо — это одно, если ты хочешь самоутверждаться за счёт других — это немножко другое. Вообще книжная критика — это плохое место для самовыражения.

Насколько для вас важно, чтобы приятный человек совпадал с вами в литературных вкусах?

Ни насколько не важно. Мне бывает интересно и с теми, и с другими. Не бывает же людей под копирку, всё всегда немножко по-разному. Даже понравившиеся нам вещи нам нравятся по-разному и за разное. Всю КрЯКК я провела в увлекательнейших дискуссиях с переводчиками «Маленькой жизни», мы с ними поругались пятнадцать раз, потому что я очень полюбила этот роман, ну и они, понятное дело, его очень любят. Мне кажется, важно, чтобы человек был умным интересным собеседником, а согласен он с тобой или не согласен — неважно.

Не бывает же неправильных мыслей, бывает плохая и неинтересная аргументация.

Недавно вручали премию «Просветитель», которая фиксирует растущий интерес к нон-фикшну. Что этот интерес говорит о нашем читателе?

Он говорит: людям хочется чувствовать, что они делают что-то полезное. Прочитал ты роман — что ты из этого романа вынес? Человеку сложно это описать словами, тем более, что это не всегда вообще можно описать словами. Нон-фикшн создаёт такое сладкое комфортное ощущение: я молодец, я теперь знаю кое-что про биотехнологии. Вот это ощущение пользы, измеримого внутреннего роста — я раньше этого не знал, а теперь я это знаю — то, на чём растёт нон-фикшн.

160 книг было прислано в 2016 году на премию «Просветитель» в области научно-популярной литературы

Вы вернулись с ярмарки в Красноярске и почти сразу прилетели в Новосибирск на фестиваль. Что вы думаете об этих книжных мероприятиях, которых становится всё больше?

Они выполняют ту самую коммуникативную функцию, которая нарастает вокруг. Мы с Леной Макеенко были совершенно уверены, что в такой мороз никто не придёт. А люди пришли, не потому что их согнали, а потому что им было интересно. Людям хочется про это говорить. Кто-то говорит про это в онлайне, кто-то хочет говорить про это вживую. То есть толстая коммуникативная корка, которая должна нарасти вокруг книг, делает это в том числе таким способом.